Столь нечаянно увидев свою дочь, старик затрепетал от восторга; он хотел встать и обнять ее, как то и подобает отцу, но его так развезло, что он растянулся на полу во весь рост. Не припомню, чтобы я в жизни еще так радовался, как в тот вечер, когда вновь соединились любящие сердца.

Но никаким пером не описать и не изложить, какие дурачества стал вытворять старик, когда услышал, что его дочь стала моею супругою, а сам я его зятем. Восторгам не было конца: он ломал руки и скакал как козел. А я от смеха и радости все время держался за живот и бока.

Должен был с нами обедать, должен был с нами выехать на охоту, куда он еще менее годился, чем я сам; затем снова пить, смотреть на фейерверк, одним словом, вкусить все наслаждения земли.

Отчего под конец раздосадовал, сказав, мы должны его отпустить, ради его жены, которая не знает, куда он подевался; сперва я похитил у них дочь, а теперь его самого от жены, а она чай до смерти напугалась.

Он так долго ругался и чертыхался, что я, под конец, увидел его правоту и милостиво отпустил домой.

Заснул, представляя себе, как должна быть теперь счастлива вся семья.

Должен был показать супруге все свои сокровища, все алмазы, перстни и прочие драгоценности. Но больше всего благоволила она к наличным деньгам: следствие ее воспитания и купеческого происхождения.

Решил, значит, ее порадовать и сказал, что мне надобно на часок съездить за город, чтобы получить доходы с больших имений в Германии.

Вот, значит, поехал, вылез в лесу из кареты и вызвал дьявола. Он уже знал, за какой я к нему нуждой, и явился со множеством драгоценных камней. По обыкновению в человеческом облике, как ему было наказано. Я сказал, что ежели ему не в убыток, то на сей раз хотел бы получить от него наличными в дукатах. Идет, ежели я согласен потерять три процента с цены камней. Принужден был пойти на эту сделку, ибо мне была надобна звонкая монета. Не прошло и четверти часа, как дьявол, обливаясь потом, приволок двадцать мешков дукатов. Отдал ему драгоценные камни, однако ж припрятал два самых лучших перстня, так что не потерпел на этой мене убытка.

Воротился в замок, где супруга две недели кряду тешила себя тем, что считала дукаты. Жили весьма спокойно и за столом были всегда веселы и довольны.

Около этого времени посетили нас родители моей супруги. Стояла прекрасная погода, и я был, как водится, в отменном расположении духа, отчего мне это посещение было весьма любезно и приятно. Но еще больше обрадовало меня то обстоятельство, что их сопровождало более двухсот особ из города, которые привели с собой музыкантов и подняли неимоверную кутерьму – и все это в честь меня и моей госпожи супруги. Утешно было внимать из окна музыке, отражаемой далеким эхом.

Днем задал большой и великолепный пир, который доставил мне большую честь. Все так уписывали, что даже у булыжника мог разгореться аппетит, не говоря уже обо мне. При том получил множество поздравлений и внимал слышавшимся отовсюду комплиментам. Также довольно показал свое благоволение; ибо, когда празднество окончилось и настал вечер, каждая из двухсот персон получила от меня драгоценный перстень с великолепным алмазом. Потом весь город досадовал, что упущен такой случай.

Счастье непостоянно. Прошло немного времени, как вдруг моей дорогой супруге приключился незначительный недуг. Нимало не мешкая, тотчас же послал к лейб-медику короля с посулом, что осыплю его деньгами, ежели он возьмется ее лечить. Услыхав про такое обещание, лейб-медик привел еще четверых приятелей, и все вместе составили Collegium medicorum [8] , много издержал денег, и не прошло двух недель, как моя обожаемая супруга скончалась.

Оплакивал, как то приличествует, и едва не впал в отчаяние, так что королю и многим сановникам было довольно хлопотно меня утешать.

Так как ничем уже нельзя было пособить, то склонил наконец слух свой к утешениям челядинцев; очень уж они на меня наседали. Позаботился лишь устроить бывшей моей супруге приличное погребение, дабы меня ни в чем нельзя было укорить. Было совершено со всею пышностию, ибо ее похоронили в городе в главном соборе с факельным шествием и в сопровождении множества людей, проливавших неисчислимые слезы.

Но тем не довольствовался, а воздвиг ей великолепный монумент из настоящего мрамора, к чему велел сделать приличествующую латинскую надпись. Все позолочено, стоило также не малых денег, но зато было самого возвышенного вкуса.

По совершению похорон устроил великолепные поминки, дабы супруге моей были оказаны все почести. Позаботился о самых отменных яствах, и все сошло к моему и всеобщему удовольствию. Также нимало не жалел вин, что принесло мне чистосердечную радость.

С королем был по-прежнему в чувствительной дружбе. Часто вместе ели, и его величество неустанно утешал меня, превосходно все изъяснял о необходимости сопряжения вещей, о роке и тому подобном, из чего я, почитай, не понимал ни слова.

Также старался рассеять меня различными забавами и беседами, дабы отвратить меня от отчаяния. Так однажды рассказал он мне, что изловили множество воров и убийц, и он покуда еще не решил, повесить ли их или лучше помиловать. Я подивился столь дурному и чересчур человеколюбивому его воззрению. Сказал напрямик, что он никудышный король, ежели не находит надлежащего удовольствия в лишении жизни, и в будущем не сможет править с надлежащей твердостью. Видно по всему, что ему не привелось побывать в хорошей переделке с разбойниками; пусть только с ними познакомится, вот тогда увидит, что против этих исчадий нет надежного средства окромя виселицы. Самого однажды эти твари чуть не подстрелили на дереве, когда б по счастью не выручил сам себя удачной выдумкой.

Одним словом, урезонивал короля до тех пор, покуда он не издал милостивого соизволения, что все плуты будут повешены, дабы водворить в стране благостный мир. Также возымел желание поглядеть на этих бедняг и посетил их с королем. При сем случае они надеялись получить помилование, однако ж весьма в том обманулись: мы оба сказали им напрямик, что им назначено в сей жизни висеть на виселице; при этом и я ввернул несколько прекрасных изречений о необходимом сопряжении вещей. Плуты же оттого вовсе пришли в уныние.

Немало был изумлен, увидев среди них двух дюжих молодцов, что некогда хотели меня ограбить неподалеку от Польши. Не обинуясь, дал им себя признать и заметил, что им отныне придется оставить свое обыкновение снимать людей с деревьев выстрелами. Был несказанно доволен, что мог хорошенько отомстить этим тварям, ибо натерпелся через них страху свыше всякой меры.

На следующий день всех их казнили, опричь тех двух моих знакомцев, ибо они нашли способ удрать из тюрьмы. Поглядел, как всех их вздернули, и отправился с веселым духом домой, ибо не знал, что предстоит мне ночью.

Верно, было около полуночи, когда я заслышал какой-то треск, словно где случился пожар. Ан, и в самом деле был пожар, и я оттого пробудился. Все было объято пламенем, уже и обои занялись, я кинулся к одеже и едва спас штаны. Все остальное, а также и мой превосходный утешительный камешек, погорело. Сбежавшие ракальи и подложили огонь.

И вот стоял я в одной рубашке и штанах под окнами своего замка, меж тем как пламя спокойно пожирало все. Слуги с воплями метались вокруг и, так как я был совершенно безутешен, то тотчас же рассчитал их всех на месте. Сказал, что обнищал и погорел, остался без средств и, значит, не могу их дальше держать. Ушли, обливаясь слезами, и клялись правдой и честью, что во всю жизнь не приведется им больше увидеть столь прекрасных кушаний, не говоря уже о том, чтоб их отведать.

В сих обстоятельствах не мог принять иного решения, как только переселиться на день в ближайший лес, ибо не желал в своем нагом одеянии разгуливать по улицам резиденции.